Долгое время в советской исторической и публицистической литературе преобладала тенденция героизации всего, что было связано с революционным движением. Между тем, как и всякое другое общественное движение, оно представляло собой явление сложное и неоднозначное. В рядах революционеров находилось немало порядочных и высокоидейных людей, но были и нравственно неустойчивые и даже морально нечистоплотные. Первые участвовали в борьбе, чтобы претворить в жизнь определенные идеалы, другие же использовали популярную фразеологию для достижения своих личных целей. Порой развести их по разным полюсам бывает не так-то просто. Неискушенный же обыватель все принимал за чистую монету.
Произошедшие в Великом Устюге в 1907-1908 годах события, о которых пойдет речь в статье, являются одним из примеров подобной коллизии. Причем до сих пор неясно: имела ли место попытка в условиях ссылки продолжить революционную борьбу или преследовались сугубо корыстные цели?
Как известно, Великий Устюг давно был местом ссылки, поэтому взаимоотношения местного населения со ссыльными до определенного периода были достаточно ровными. К ссыльным привыкли, хотя обыватель и не особенно их жаловал. До революции 1905 года колония ссыльных состояла преимущественно из интеллигентов, которые, являясь на словах большими радикалами, в быту оставались людьми вежливыми и тихими. Революция внесла в состав ссылки коррективы. В нее "пошел" тот контингент из низов, который во время революции составлял ядро участников митингов, демонстраций, стычек с полицией. Не остывшие еще от зажигательных лозунгов, они сохранили в своем сердце ненависть к режиму, его слугам и к несправедливо устроенному, по их мнению, обществу. Накопившаяся злоба требовала выхода.
"Ссыльные г. Устюга... ведут себя далеко не спокойно, - писал в феврале 1908 года начальнику Вологодского губернского жандармского управления вице-губернатор Н. Мономахов. - В апреле прошлого 1907 года была стычка ссыльных со стражниками, причем дошло до употребления в дело оружия. Ссыльными Бугаевым и Иваном Чередниковым был убит в Устюге крестьянин Калининский. Ссыльный Лузганов задержан за покушение на ограбление городской кладбищенской церкви; в соучастии с ним подозревается другой ссыльный Басенко..."{1} .
Названные вице-губернатором факты стали прологом событий еще более необычных. В конце 1907 - начале 1908 года "от имени революционных групп" была проведена в Устюге серия попыток вымогательства денег у зажиточных горожан. Первой жертвой стала "местная жительница Азова", получившая по почте два письма за подписью "Северный летучий боевой отряд террористов-анархистов" с требованием под угрозой смерти вынести "в указанное место 1000 рублей на революционные цели". Для поимки вымогателей полиция устроила засаду, и явившийся за деньгами ссыльный И. Н. Семенов был арестован{2} . Допросы Семенова ничего, однако" не дали, он не называл сообщников. Полиция стала уже склоняться к мысли, что это дело рук одиночки. Но в январе 1908 года попытка вымогательства повторилась, на этот раз по отношению к братьям Истоминым. Вот как произошедшее описывается в протоколе допроса потерпевших: "...Когда вся семья собралась в столовой за чаем... двое неизвестных вошли с черного хода в кухню и были впущены кухаркою Зиновией Викторовой Володиной... Неизвестные прошли прямо в кабинет, куда на шум шагов вышел Н. П. Истомин (младший брат). Один из неизвестных обратился к нему со словами: "Вы, Николай Петрович Истомин? " и когда тот ответил утвердительно, передал письмо. Прочитав, Н. П. Истомин сильно взволновался, так как в письме требовалось выдать 2 тыс. рублей с угрозой лишить жизни, если получат отказ или донесут полиции. Н[иколай] Щетрович] ответил, что такой суммы они с братом дать не могут, а могут дать чек на 100-200 руб. Неизвестные ответили, что не уполномочены получать такую мелкую сумму и просьбу братьев Истоминых сообщат Комитету. Услышав взволнованный разговор о деньгах, в кабинет вошел старший брат - С[ергей] Щетрович]. На его вопрос: "В чем дело, господа?" ему передали письмо. Взволнованный С. П., не дочитав письмо до конца, обратился к неизвестным: "Как же прикажете поступить в данном случае? Денег при себе мы не имеем; деньги находятся в торговом предприятии и тем более такую крупную сумму, как 2000 руб., мы с братом никак уплатить не можем, если 100- 200 руб., то могли бы еще переслать по указанному адресу". Когда во время разговора С. П. хотел подойти к одному из неизвестных поближе, тот вынул револьвер и направил на С. П.: "Так, значит, в данное время Вы денег совсем не имеете, тогда Вам придется принести по указанному в письме адресу" и добавил, что они переговорят с товарищами, так как уменьшить требуемую сумму они не уполномочены. При этом неизвестный высокого роста сказал товарищу, чтобы он поосторожнее обращался с бомбой. Тот держал в руке что-то круглое, завернутое в бумагу и прикрытое полой. Еще раз спросив, окончательно ли братья Истомины отказываются уплатить требуемую сумму, неизвестные ушли, сказав: "Нам с вами долго нельзя разговаривать, так как мы очень рискуем"{3} .
Братья Истомины были так напуганы, что об этом посещении никому не сказали. Но через день, 14 января, они получили по почте новое письмо. В нем говорилось: "М. Г. г. По предписанию наших Московских товарищей группы АНАРХИСТОВ-ТЕРРОРИСТОВ, по их же рекомендации, наша группа после обсуждения уполномочила товарищей получить с вас требуемые две тысячи рублей. Уполномоченные нами товарищи были у вас согласно возложенному на них поручению и после продолжительной беседы вы условились с ними отдать деньги по извещению адреса (ввиду того, что они не взяли чека, а у вас при себе не было требуемых денег). При этом они передали нам вашу просьбу о смягчении цифры, мы, обсудив, принимая во внимание, что мы обращаемся к вам с таким требованием в первый раз, так как во второй раз мы этого никому не позволим, решили потребовать от вас обоих 1500 рубл. и требуем, чтобы, во 1-х, вы вынесли их во вторник 15 января (один из вас) ровно в 6 часов вечера на Мироносицкую улицу с правой стороны{4} (начиная от переулка выше вашего дома и до самой церковной школы Пятницкой церкви), при вопросе "вынесли? давайте" отдать сказавшему вам это деньги (1500 р.); деньги должны быть в пакете. [Во] II-х, вы под страхом смерти, как вас, так и имущества, никому об этом не должны ни в коем случае, кроме вас двоих, сообщать. В III-х, если вы задумаете сообщить полиции подобно Азовой, то знайте, вы задумаете погубить невинную кровь, окровавить свои капиталы и для чего же? Чтобы всем погибнуть вместе с ними. Помните, что заложниками за них остаетесь вы с вашими семьями и достоянием. Мы всеми мерами стараемся пролить поменьше крови. Так не толкайте нас ко мщению... Сохраните это в тайне и вынесите деньги, если хотите мира, а не крови. Помните, нас много и всех погубить разом немыслимо. Мир или кровь. Группа анархистов-террористов. 13.1.08 г. г. В. Устюг"{5} .
На конверте штемпелем был оттиснут красного цвета неправильный четырехугольник, а в нем слова: "В.-Устюжский отдел Группы Анархистов-Террористов". Письмо явно выдавало людей неопытных, пытающихся не столько воздействовать на жертвы, сколько завораживающих самих себя многословием. Видимо, почувствовав это и понимая, что от них не отстанут, Истомины передали письмо в полицию. По ее совету один из братьев пошел на встречу с вымогателями. Полиция перекрыла улицы, но поймать никого не удалось. За деньгами никто не явился, что, впрочем, вполне естественно. В таком небольшом городке, как Великий Устюг, незаметно провести подобную операцию было невозможно. Ничего не смогли дать и приметы неизвестных, так как, по предположению Истоминых, оба были загримированы.
Не успело еще затихнуть возбуждение от вымогательства у Истоминых, как был совершен новый дерзкий налет. Очевидно, в этот раз революционеры решили не уходить без денег, поэтому действовали иным способом. Вот как описывает произошедшее в рапорте командиру корпуса жандармов начальник ВГЖУ: "20 января в 6 часов вечера в квартиру домовладельца г. Устюга Протасова явились двое неизвестных, вооруженных револьверами и кинжалами, которые потребовали от Протасова, угрожая ему револьверами, дать им деньги, говоря, что им деньги нужны, так как следуемое от казны пособие исправником не выдается (ассигновки замедляются), а потому они будут брать с городских торговцев, которых знают, а затем доберутся и до самого исправника. Протасов выдал злоумышленникам имевшиеся при нем 106 руб. и, воспользовавшись удобным случаем, выскочил в окно, один из грабителей произвел выстрел в него, но безрезультатно, и затем злоумышленники скрылись. Произведенным розыском один из грабителей, оказавшийся политическим ссыльным Степаном Алексеевым Козьминым (казак станицы Вешенской Донецкого округа Донской области), задержан.
По сему делу производится судебным следователем предварительное следствие, по которому Козьмин уличен и содержится под стражей. Другой злоумышленник разыскивается"{6} .
Казалось бы, арест одного из участников налета должен был заставить вымогателей умерить активность или хотя бы на время затаиться. Но этого не произошло. Через пять дней после случая с Протасовым, 25 января 1908 года, письмо с требованием денег получил великоустюгский купец Л. Ф. Чебаевский. В письме говорилось: "Лев Федосеевич Чебаевский... Мы, командированные члены Московской Группы Анархистов-Террористов, по поручению ее требуем с Вас пятьсот рублей денег (500 руб.), которые Вы должны положить на земляном мосту против катка под телеграфный столб. Воскресенье 27-го сего января в шесть часов вечера.
В случае неисполнения этого требования и если по Вашему доносу будет в том месте полиция и пришедший за деньгами человек будет арестован, то Вам будет вынесен Группою смертный приговор. Будет во что бы то ни стало приведен в исполнение"{7} . Как и предыдущие, данное письмо было написано от руки печатными буквами на листе в линейку, вероятно, вырванном из школьной тетради.
Засада на месте, где должна была произойти передача денег, ничего не дала. Не было предпринято и попыток привести угрозу в исполнение.
Вслед за Чебаевским 26 января письмо получил купец 3. Н. Гоголицин. Отличалось оно тем, что в нем не было требований денег, а содержались лишь одни угрозы. "Квартира пристава Степанова и квартира 3. Гоголицина будут взорваны, - говорилось в письме. - В мае будет восстание и убийство толстосумов. Мы Вас не боимся, кровопийцы, сволочи!!! Отомстим за товарищей! Будем мстить. Наша партия ежедневно возрастает. Всех не переловишь. Бомба сильнее револьвера!!! Террористы..."{8} .
Судя по тону и последствиям, последние два письма были ничем иным, как средством психологического воздействия. Несколько раз потерпев неудачу, грабители вряд ли могли рассчитывать, что Чебаевский выполнит их требования. Что касается письма Гоголицину, то в нем вообще присутствуют одни истерические ноты. Скорее всего, оно было написано и послано, чтобы сохранить лицо, тем более, что иным способом преступники, слава Богу, действовать не решились. Никто из выбранных ими жертв не пострадал. Впрочем, жителей Устюга подобные рассуждения не очень успокаивали. Да и кто мог сказать заранее, что придет в голову людям, не боящимся открыто выступать против властей. Будет ли для них препятствием убийство одного или нескольких обывателей?
Обстановка в Устюге накалилась. "...Местное население крайне восстановлено против ссыльных, и ходят слухи, что последних хотят перерезать, - сообщал вице-губернатор Мономахов. - Некоторые же жители Устюга обратились к уездному исправнику с просьбой о выселении всех ссыльных в другой уезд"{9} . Реально назревала угроза столкновения между горожанами и ссыльными.
В этих условиях полиция лихорадочно вела поиски вымогателей. Подозрения падали на двух ссыльных: крестьянина Елисаветградского уезда Херсонской губернии А. Ф. Стратиенко и крестьянина Звенигородского уезда Киевской губернии М. А. Шевченко. Первый был выслан на два года по подозрению в принадлежности к партии социалистов-революционеров, второй - на три года "за преступную пропаганду среди крестьян противоправительствеявных идей"{10}. Однако ни на того, ни на другого реальных улик не имелось.
В Великий Устюг направился начальник Вологодского губернского жандармского управления полковник Штольценбург, чтобы на месте помочь следствию. Он активизировал усилия своих подчиненных на вербовку среди ссыльных секретной агентуры, которая могла бы дать сведения о неуловимой группе. Обратились за помощью и к вышестоящим органам.
В феврале 1908 года новый инцидент. "14 февраля начальница Велико-Устюгской гимназии Валентина Павловна Заварина, - читаем в донесении исполняющего обязанности уездного исправника, - проживающая в собственном доме на углу Преображенской и Леонтьевской улиц, заявила полиции, что 13 сего февраля, около б 1/2 часов вечера, приходил к ней на квартиру в ее отсутствие какой-то неизвестный человек и спросил прислугу, "дома ли Валентина Павловна". Получив отрицательный ответ, неизвестный ушел, сказав, что придет в 9 часов. Действительно, в 9 3/4 час. вечера он пришел черным ходом в кухню и передал прислуге Марии Бороздиной письмо, требуя немедленно ответ. Приметы его: небольшого роста, смуглый, с маленькими, слегка пробивающимися темно-русыми усиками, видимо, в парике, одет в короткий ватированный пиджак с боковыми карманами, черные брюки, на голове черная мерлушковая шапка корабликом. Прочитав ... письмо, содержащее в себе требование анархистов-коммунистов о выдаче предъявителю 300 рублей кредитками или процентными бумагами, взволновавшись и не зная, на что решиться, Заварина медлила с ответом и лишь после неоднократных напоминаний прислуги Бороздиной о том, что неизвестный волнуется, ходя по кухне и требуя скорейшего ответа, она сообщила содержание письма своей сестре и двум квартирным мальчикам-гимназистам и вышла на кухню, спросив неизвестного, "что ему угодно". На это он подтвердил содержание письма. На заявление Завариной о том, что она такой суммой не располагает, а может дать лишь 10 руб., он сказал: "Вы можете дать. Вы капиталистка". От предложенных Завариной 10 руб. он отказался, требуя 25 руб., но в это время сестра Завариной открыла форточку на улицу и закричала о помощи, а гимназисты, испугавшись, подняли стук стульями и заговорили громко, и неизвестный ушел из кухни"{11}.
Несмотря на то, что, как уверял исправник, все "меры к розыску были приняты", обнаружить вымогателя не удалось. Содержание письма, полученного Завариной, во многом было похоже на предыдущие. В нем говорилось: "На нужды Коммуны с Вас следует (300) рублей (кредитками или % % бумагами безразлично). Посланный вооружен револьвером и бомбой, и здравый смысл подсказывает исполнить требование, не являющееся для Вас обременительным, отказ же может безусловно дать для Вас крайне плачевные результаты. На улице также имеются вооруженные товарищи для активного выступления. Повторяем то, что написано, и предостерегаем - на случай. Комитет. Деньги должны быть вручены посланному немедленно. Боевая дружина"{12}.
Хотя в письме и упоминалось о сообщниках, но группы к тому времени, видимо, уже не существовало, поэтому пришедший и был один. Вероятно, он рассчитывал, что уж женщин-то ему удастся запугать. Не вышло...
Вообще в действиях вымогателей было много странного. Такое ощущение, что вся подготовка у них ограничивалась лишь внешней маскировкой и составлением писем. Как видим, они раз за разом попадают в неожиданные для себя ситуации, теряются, отступают, но почти не меняют тактику. Представления о "капиталистах" у них явно книжные. Им кажется, что карманы "толстосумов" постоянно набиты деньгами и стоит их припугнуть, как кредитки посыплются дождем. Показателен в этом отношении эпизод у Завариной, когда на уверения в отсутствии требуемой суммы следует реплика со стороны вымогателя: "Вы можете дать. Вы капиталистка". Явно фантастичны и суммы, которые хотели получить революционеры. Кажется, первые неудачные попытки должны были показать, что шансы на успех возрастут, не запрашивай они такого большого "выкупа". Однако группа упорно продолжает выдвигать явно завышенные требования. В связи с этим прямо анекдотичной выглядит сцена, в которой неизвестный, потребовав от Завариной первоначально 300 рублей, гордо отказывается принять предлагаемые ею 10 рублей и просит дать хотя бы 25.
В марте жандармам улыбнулась удача. Один из участников этой серии вымогательств неосторожно похвастался в письме к своему приятелю в Женеву о своих "революционных делах" в ссылке. Это была ошибка с его стороны, потому что в России существовала почти тотальная перлюстрация частной переписки. В соответствующем "черном кабинете" с письма сняли копию и через Департамент полиции переслали в Вологодское ГЖУ. Автором письма оказался политический ссыльный Марк Ефимович Богдан, 29 лет, крестьянин Минской губернии Бобруйского уезда Паричевской волости дер. Рассова, высланный в Великий Устюг на два года под гласный надзор полиции{13}.
Сложилась, однако, довольно любопытная ситуация. Преступник известен, но с ним ничего невозможно поделать. Перлюстрация писем являлась одной из самых тщательно охраняемых тайн в империи, и поэтому Департамент полиции каждый раз напоминал своим сотрудникам, что полученные таким образом сведения не могут выходить за пределы соответствующих органов. Мы не знаем даже, поделились ли жандармы имеющимися сведениями с полицией. Кроме того, проникая в тайны частной переписки, жандармы нарушали закон, и ни один суд в России не принял бы копию этого письма в качестве улики. Других же улик на M. E. Богдана не было.
18 февраля у M. E. Богдана "кончился срок надзора", т. е. он фактически перестал быть ссыльным и волен был свободно выбирать себе место жительства. Но прежде, чем он покинул Устюг, произошла еще одна попытка вымогательства. 28 мая письмо получил купец С. И. Игумнов. Сумма, которую с него требовали в обмен на его собственную жизнь и жизнь родных, составляла 50 рублей. Деньги Игумнов должен был "положить в деревянную беседку в городском саду, что на главной аллее против немецкой кирхи, у забора, под скамейку, под деревянную дощечку, которая там будет лежать". За неисполнение требования обещали бросить бомбу в его магазин, а самого Игумнова убить из револьвера. Угрозы исходили от "отряда экспроприаторов-коммунистов"{14}. Дальше все развивалось по старому сценарию. Полиция устроила засаду, но никто не пришел.
За Богданом и его окружением еще со времени получения вышеупомянутого письма было установлено "негласное наблюдение". Контроль, вероятно, был достаточно жестким. Жандармам к тому времени удалось заполучить в среде ссыльных трех секретных сотрудников. Однако никаких улик против Богдана полиции обнаружить не удалось. В связи с этим разрабатывалась версия, что автором письма является сын С. И. Игумнова, которого отец ограничивал в средствах, потому что тот "вел нетрезвый образ жизни". Предполагалось, что таким необычным способом сын пытался получить у отца деньги. Как бы то ни было, но сама идея осуществить попытку вымогательства от имени революционеров показательна. Б иной обстановке она не могла бы возникнуть. Революционеры взрыхлили и удобрили для этого почву.
Поиск автора письма и в этом случае не дал положительных результатов. 1 июня беспрепятственно отбыл на родину M. E. Богдан, а 20 августа на основании того, что "не добыто данных, которые указывали бы на существование в гор. Великом Устюге какой-либо преступной организации вообще и группы анархистов-террористов в частности", жандармы прекратили дознание. Чуть позднее прекратил дело и прокурор Вологодского окружного суда. Таким образом, власти поставили в этом деле точку, не наказав преступников. Но историкам ее ставить рано. Слишком много в этом деле неясного.
ПРИМЕЧАНИЯ
{1} ГАВО. Ф. 108. Оп. 4. Д. 57. Л. .15. Здесь и далее при цитировании сохраняются в основном орфография и пунктуация документа.
{2} Там же. Л. 13.
{3} Там же. Д. 100. Л. 6-7.
{4} Дом Истоминых находился на углу Мироносицкой и Сретенской улиц.
{5} ГАВО. Ф.108. Оп. 4. Д. 100. Л. 13-14.
{6} Там же. Д. 57. Л. 13.
{7} Там же. Л. 16.
{8} Там же. Д. 100. Л. 1.
{9} Там же. Д. 57. Л. 15.
{10} Там же. Д. 100. Л. 98.
{11} Там же. Л. 23.
{12} Там же. Л. 24.
{13} Там же. Оп.5.Д.68.Л. 18.
{14} Там же. Оп. 4. Д. 57. Л. 36.